$.1. Половой диморфизм функциональная асимметрия мозга — половая идентичность

После возникновения эволюционной теории Ч.Дарвина появились и первые по­пытки объяснения аномального сексуального поведения с эволюционных позиций. Этому способствовали обнадеживающие результаты сопоставления сексуального по­ведения человека и животных, которые стали подвергаться направленной системати­зации.

Сам Ч.Дарвин высказал мысль о том, что в каждом индивидууме (растении или животном) имеются вторичные половые особенности противоположного пола. В по­следующем это положение было развито целым рядом ученых, в том числе Вейсманом, которые, опираясь на факт “скрытого присутствия противоположных половых черт”, утверждали, что бисексуализм — характерный и неотьемлимый признак высших по­звоночных животных и человека.

Появились и конкретные доказательства из мира животных. Так, Ке11сЬ (1834) и Рего§а11о (1863) сообщали о наблюдавшихся ими случаях гомосексуального и бисексу­ального поведения самцов-жуков некоторых пород. А.МассюП (1883) описывал гомо­сексуальные проявления у самок и самцов почтовых голубей. При этом самцы совер­шали гомосексуальные акты даже в присутствии самок. Он расценивал эти проявления как нарушение половой дифференциации в результате дегенерации. Он также сооб­щал о наблюдениях над самцами попугаев, которые при отсутствии самок в клетке в течение длительного времени совершали друг с другом половые акты. А.Молль (1897) цитировал описания овец и коз, которые обнаруживали признаки психосексуального гермафродитизма и проявляли как гомосексуальные, так и бисексуальные тенденции.

Позднее З.Фрейд, пытаясь провести анализ причин, приводящих к извращенной сексуальности, натолкнулся на необходимость использования уже таких категорий, как мужественность и женственность, а затем отступил перед неизбежностью поста­новки проблемы двуполости.

Впрочем, Фрейд был не так уж оригинален, выдвигая тезис о зависимости изме­ненной сексуальности от общих закономерностей полового диморфизма. Уже Юетап и Ьускюп (1888), оставаясь сторонниками эволюционной теории, положили в основу своей концепции филогенетически-эмбриологический принцип. Они утверждали, что низшие животные всегда остаются бисексуальными, а моносексуализм человека выра­батывается в результате филогенетической эволюции. ].СЬеуаНег (1893) высказал мысль, что сексуальные извращения возникают в результате нарушений эволюции дифференциации пола. Р.Ыаке (1902) выдвинул гипотезу о том, что в человеческом мозге существуют “двусторонние центры мужского и женского полового чувства”, причем в процессе развития в норме один из этих парных центров (чаще гомосексу­альный) исчезает, тогда как при врожденных дегенеративных признаках утрачивают свое значение гетеросексуальные центры и половое влечение принимает гомосексу­альный характер. 5аа1ег (1912) полагал, что биологическую основу гомосексуализма обуславливает “перевес правого полушария мозга над левым”. При всей кажущейся на­ивности этих концепций они во многом предугадали направления дальнейших исследований.

В природе известны различные формы размножения Наиболее древним являет­ся бесполое размножение, характерное для простейших. Половое же размножение яв­ляется самым прогрессивным видом самовоспроизводства. Конкретные механизмы ро­ли раздельнополости в эволюционном процессе вскрыты В.А.Геодакяном (1965-1987), теория которого трактует дифференциацию полов как специализацию на популяцион­ном уровне организации по двум главным, альтернативным аспектам эволюции: сохра­нения (женский пол) и изменения (мужской пол) генетической информации популя­ции.

Онтогенетическое развитие биологической системы, связанной с регуляцией сексуального поведения, отражает эволюционные и филогенетические процессы раз­вития данного вида и проходит в несколько этапов. На первом этапе происходит де­терминация пола, в основе которой лежит образование генетического, или хромосом­ного пола.

НУ-антиген в недифференцированную гонаду с хромосомным набором XX, произой­дет необратимая маскулинизация гонады, что проявится в диссоциации генетически и гормонально индуцируемых половых различий постнатального онтогенеза (ОЬпо 5., 1979).

Последующие работы ОМФззепЪасЬ]., 1988) сосредоточились на разработке раз­нообразных гипотез функционирования данного механизма, однако остается очевид­ным, что различие в хромосомном наборе сказывается на развитии плода лишь с 6-ой недели, когда под влиянием генов У-хромосомы гонады, до того времени одинаковые у обоих полов, начинают постепенно дифференцироваться в семенники. С этого мо­мента происходит запуск двух основных механизмов, определяющих развитие мужско­го пола — процессы дефеминизации и маскулинизации. Главная роль при этом отво­дится секретируемому семенниками мужскому гормону тестостерону, который предо­пределяет дальнейшее развитие как внутренних, так и наружных половых органов, а также всего организма по мужскому типу.

Таким образом, дифференцировка по женскому типу не требует контроля со стороны гонад и в целом является поздним и эмбриогенетически пассивным процес­сом, тогда как создание мужчины требует от природы дополнительных усилий по ви­доизменению первичного эмбриогенетического материала и построению добавочных и потому довольно хрупких физиологических структур. В целом это отражает основ­ные закономерности половой дифференцировки в онтогенезе (Мопеу ].), которые представляются в виде следующих принципов:

Принцип дифференцировки и развития: развитие есть одновременно процесс дифференцировки, в ходе которого первоначально бипотенциальный заро­дыш становится самцом или самкой.

Принцип стадиальной (последовательной) дифференцировки• этот процесс имеет свои закономерные этапы, каждая последующая дифференциров­ка основывается на предыдущей; генетический диморфизм половых хромосом пред­шествует дифференцировке гонад, она в свою очередь определяет гормональный пол зародыша и т.д.

Принцип критических периодов: каждому этапу половой дифференци­ровки соответствует определенный период развития, когда организм наиболее чувст­вителен к данным воздействиям. Если критический период пропущен, то последствия обычно необратимы. При этом действует принцип дополнительности Адама (дополни­тельности маскулинной дифференцировки): на всех критических стадиях развития, ес­ли организм не получает каких-то дополнительных сигналов или команд, половая дифференцировка автоматически идет по женскому типу.

Принцип диссоциации половой идентичности: на самых ранних этапах после рождения возможности идентификации по маскулинному и фемининно­му типу объединены, но в ходе общения в конце концов реализуется какая-то одна из возможностей.

Принцип идентификации и дополнения: в мозге закодированы две схемы: для обозначения собсвенных идентичности и роли, другая — противоположно­го пола. Они дифференцируются по механизмам идентификации и дополнения. Пер­вый связывается с копированием поведения других людей, второй — с выяснением, уя­снением поведения других, так что собственное поведение дополняет поведение дру­гих или взаимодействует с ним.

Принцип маскулинной уязвимости, подразумевающий в том числе бо­лее высокую сексуальную возбудимость и качественную специфику полового акта у мужчин.

Концепции нарушения половой дифференцировки мозга отводится одно из не­маловажных мест в понимании некоторых видов парафилий. К этим видам обычно от­носят различные формы аномалий сексуальности, формирующиеся на основе наруше­ний полоролевого поведения, такие как транссексуализм и гомосексуализм.

Диморфизм полового поведения определяется степенью чувствительности нер­вных центров к экстеро- и интероцептивным стимулам, а также к действию половых гормонов. Благодаря бисексуальной организации нервных механизмов полового пове­дения самцы и самки млекопитающих наряду с типичным для данного пола могут про­являть черты сексуального поведения, свойственного полу противоположному. Пола­гают, что у нормальных самцов порог чувствительности нейроэндокринного центра мужского полового поведения к эротизирующему действию половых стероидов ниже, чем центра женского типа поведения, а у самок наоборот. В критическом периоде дифференциации мозга стероиды гонад формируют нейроэндокринную предрасполо­женность к определенным формам поведения, которая проявляется лишь в условиях адекватной гормональной стимуляции (Бабичев В.Н., 1981; Резников А.Г., 1982).

Существует целый ряд фактов, свидетельствующих о необходимости раннего воздействия андрогенов тестикул для полноценного формирования мужского полово­го поведения у взрослых самцов. Основные данные были получены в ходе наблюдения над поведенческими реакциями крыс, которых кастрировали вскоре после рождения, в условиях заместительной гормонотерапии. Кастрация самцов крыс, произведенная не позже 10-го дня жизни, приводит у взрослых животных к нейроэндокринной муж­ской гомосексуальности. Независимо от характера вводимого стероидного гормона такие самцы при контакте с нормальными самцами гораздо чаще приходят в состояние сексуального возбуждения, чем при контакте с самками. В то же время ранняя андро- генизация способствует усиление признаков мужского полового поведения. Таким самцам на фоне заместительной андрогенотерапии удаются эякуляции и интромиссии. Причем и эстрогены, вводимые неонатально кастрированным самцам, маскулинизиру­ют их поведение. То, что именно центральная нервная система формирует гомосексу­альность у неонатально кастрированных самцов, подтверждается исчезновением по­следней в результате стереотаксической деструкции вентромедиальной области гипо­таламуса. Таким образом, формирование полноценного мужского поведения у самцов млекопитающих требует достаточного уровня тестикулярных андрогенов в критичес­кой фазе дифференциации мозга. Некоторые исследователи считают, что сущность андрогензависимой ранней детерминации сексуального поведения у самцов состоит не столько в организации мужского типа поведения (маскулинизация), сколько в пода­влении женского (дефеминизация) (Вундер П.А., 1980).

Факты о дефеминизирующем действии мужских половых гормонов в критичес­ком периоде половой дифференцировки мозга были получены в результате опытов на самках млекопитающих. Так, широко известен факт нейроэндокринной предрасполо­женности неонатально андрогенизированных самок крыс к проявлению гипо-, би- или гомосексуальности. Демонстративны наблюдения о возникновении выраженного транссексуального поведения по типу самца у неонатально андрогенизированных са­мок золотистых хомячков. Эти опыты свидетельствуют об относительной автономно­сти дифференциации нервных субстратов, ответственных за секс-специфические по­веденческие акты. Высказывается предположение, что ранняя андрогенизация самок не только понижает порог возбудимости нервных элементов центра мужского поведе­ния к активирующему влиянию половых стероидов, но и изменяет интегративную де­ятельность этой мотивационной системы. Некоторые придерживаются мнения, что маскулинизация и дефеминизация поведения в раннем онтогенезе, являясь раздельны­ми, относительно независимыми процессами, нуждаются в разных количествах эндо­генных мужских половых гормонов.

Одним из следствий этих данных является положение о бипотенциальности моз­га, в отличие от репродуктивных органов, дифференцировка которых альтернативна, то есть имеется возможность программирования поведения как по мужскому, так и по женскому типу. Этому способствуют идеи об одновременном сосуществовании двух реципрокных нейрофизиологических систем — маскулинной и фемининной, одна из которых находится в активном состоянии, а вторая—в состоянии торможения (Эогпег 0,1978) При этом активная система определяет направленность и содержание сексу­ального поведения, у человека — психосексуальную ориентацию. Так, известно, что существуют половые различия в организации центров, регулирующих секрецию гона­дотропинов. “Женский” центр локализован в преоптической области мозга (в медиаль­ном преоптическом ядре) и переднегипоталамической области (в переднем гипотала- мическом ядре), а “мужской” — в области аркуатного ядра (Ваггас1ои§Ь С.А., Сог5к1 К.А., 1961). Существуют предположения, что “центр” мужского полового поведения расположен в правом, а женского — в левом гипоталамусе (Филиппов Б.Е., 1992).

Выявлены анатомические половые различия в размерах ядер преоптичес­кой области мозга (Сог5к1 К.А. е1 а1., 1978), некоторых ядер гипоталамуса и миндале­видного комплекса (МаГзитоЮ А., Ага! У., 1983; Зиррпап Т. е1 а1., 1996). В частности, у особей мужского пола отмечаются достоверно большие размеры секдиморфного ядра преоптической области (АНеп Ь.5. е[ а1., 1989), медиальной задней области ядра ложа конечной полоски Фе1 АЬп1 А. е1 а1., 1987), ряда ядер кортикомедиальной группы мин­далевидного комплекса (М12икат15. е1 а1., 1983; Акмаев И.Г., Калимуллина Л.Б., 1993), в то время как у особей женского пола выявлены значимо большие размеры некото­рых ядер базолатеральной группы нейронов миндалины (Акмаев И.Г., Калимуллина Л.Б., 1993).

При редкости более крупных размеров р1апиш 1ешрога1е в правом полушарии, подобные отличия в большинстве случаев наблюдались в женском мозге 0№ас1а е{ а1., 1975). Описаны существующие уже к рождению различия в организации у мальчи­ков и девочек мозолистого тела, осуществляющего межполушарный перенос (Ьасози-Штзтз С., НоИо^ау К., 1982).

Этим можно объяснить, что уже в первые сутки жизни обнаруживается связь межполушарной асимметрии с полом. В первые годы жизни полушария, как считают, в известной мере эквипотенциальны, а специализация их в онтогенезе про­ходит через разные в зависимости от пола критические периоды (СаШагс! Р., 1980). Мнение об изначальной эквипотенциальности требует, однако, осторожного отноше­ния, так как может быть обусловлено неучтенными особенностями организации пар­ного функционирования полушарий. Так, половые особенности межполушарного вза­имодействия при восприятии и запечатлении информации выражены достаточно от­четливо уже у детей, у взрослых же степень асимметрии выше у мужчин (Коновалов

В.Ф., Отмахова Н.А., 1984). Вообще зависимость полового диморфизма от этапа онто­генеза факт достаточно очевидный, в том числе при сопоставлении психологических характеристик (табл. 5.1).

Это вполне согласуется с данными о половых различиях в механизмах формиро­вания функциональной асимметрии на ранних этапах онтогенеза. Так, у мальчиков ле­вое полушарие развивается медленнее, чем правое, у девочек имеет место противопо­ложный паттерн становления полушарных функций. При этом левосторонняя функци­ональная асимметрия у девочек появляется после 2 лет, а у мальчиков — лишь к 5-6 го­дам (Коновалов В.Ф, 1987) При исследовании новорожденных с различными форма-

ми поражений ЦНС анте- и интранатального генеза было выявлено преобладание у мальчиков наушений правосторонней, а у девочек — левосторонней локализации (Батманова В В. с соавт., 1976).

Известно, что формирование отделов и функций головного мозга в онтогенезе происходит последовательно от стволовых структур, подкорковых образований в ко­ре. По мнению ряда авторов, именно асинхронная стволовая активация вышележащих образований обуславливает становление межполушарной асимметрии (КтзЬоите М., 1980). Таким образом, необходимым условием нормального развития этих процессов на ранних этапах онтогенеза является интактность стволовых структур, наиболее сен­ситивных в этот период к различным патогенным факторам. Одной из основных функ­ций этих отделов в формировании функциональной системы мозга является установ­ление вектора от правого полушария к левому (Семенович А.В., 1991; Фролова Т., 1995). Все это свидетельствует о том, что дифференциация мозга выходит далеко за пределы только гормонозависимоет дифференциации гипоталамических половых центров.

Согласно одному из объяснений, тестостерон влияет на скорость пренатально­го роста полушарий развивающегося мозга и ответственен за возможные различия в его строении у мужчин и женщин. Высокое содержание тестостерона в период внут­риутробного развития может замедлять рост левого полушария у мужского плода по сравнению с женским и способствует относительно большему развитию правого полу­шария у лиц мужского пола (СезсЬ^тс! N.. 1982). В силу того, что у девочек левое по­лушарие созревает быстрее, специализация полушарий у них выражена меньше и их правое полушарие участвует в регуляции речевых функций в большей мере (Спрингер

С., Дейч Т., 1983, Шекоп 5.Р., 1976).

Этим объясняются некоторые функциональные, в том числе психологиче­ские различия между мужчинами и женщинами. Так, в среднем женщины пре­восходят мужчин по вербальным способностям и уступают им в отношении математи­ческих и “пространственных” способностей. В тестах по определению коэффициента интеллектуальности (1(2) неизменно выявляются различия между полами в средних ве­личинах. Девочки научаются говорить и читать раньше, чем мальчики. Высказывалось мнение, чю женский мозг подобен мозгу мужчины-левши и характеризуется пони­женной (по сравнению с мозгом мужчины-правши) специализацией полушарий (Ьеуу У, 1978). В основе этих различий может лежать различное распределение функций в мужском и женском мозге. Оказалось, что у мужчин специализация полушарий выра­жена в большей степени, чем у женщин, их мозг более асимметричен. У женщин вер­бальные и пространственные функции более широко распределены в обоих полуша­риях, тогда как у мужчин они более строго разделены — вербальные в левом, про­странственные в правом полушарии (Брагина Н., Доброхотова Т.А., 1988).

Х.Энгельн (1999) ссылается на данные американских нейропсихологов, обнару­живших различия в лимбической системе, касающиеся Сугиз ст§иИ, одного из наибо­лее эволюционно молодых отделов. Согласно опытам, этот отдел мозга в большей сте­пени задействован у женщин, в то время как мозг мужчин активнее использует более древнюю и более примитивную часть лимбической системы. Поскольку Оугиз ст§иН расположен рядом с речевым центром, это, казалось бы, могло объяснить и то, поче­му женщинам легче выразить чувства словами.

К.Зреггу (1966) выдвигает предположение о меньшей степени латеральной спе­циализации женского мозга и о большем количестве связей между полушариями, что подтверждается данными о различиях в размерах мозолистого тела (его заднего отде­ла) у мужчин и женщин. В.Л.Бианки (1985) утверждает, что мозг самцов в функцио­нальном отношении более дифференцирован и фокален за счет левого полушария, а самок—относительно более диффузен за счет правого полушария. Некоторые иссле­дователи называли правое полушарие “женским” мозгом, левое — “мужским” (Ношеп Т., №аггеп Э., Сар1ап С., 1973). Часть авторов придерживается позиции, что разница ме­жду мужским и женским мозгом касается только отдельных функций (5рпп§ег 5., ЭеШзсЬ С., 1983) и что можно говорить только о менее выраженной латеральности их у женщин (Коновалов В.Ф., Отмахова К.Н., 1984) и различии в способностях к воспри­ятию отдельных видов информации (Вартанян И А. с соавт., 1988; Кипига О., 1992). Мужчины обычно лучше женщин справляются с заданиями, требующими пространст­венной ориентировки, координации и точности движений (в пробах с прицеливани­ем), математических рассуждений, тогда как у женщин лучше развиты речевые способ­ности, тонкие инструментальные движения кистей рук и способности, связанные с идентификацией сходных предметов (МсС1опе X, 1980; Блум Ф. с соавт., 1988; Каган

В.Е., 1991; Кимура Д., 1992).

Продуктивный подход, связанный не со сравнением выраженности отдельных способностей у лиц разного пола, а с изучением организации интеллектуальной дея­тельности, продемонстрирован в работе Ь^огшаск (1980). Сопоставив факторные структуры способностей, он выделил у мужчин 3 фактора (вербальный — 72% пере­менных, зрительно-пространственный — 18% и математический — 10%), а у жен­щин — 2 (объединяющий все 3 выделенные у мужчин факторы — 72% переменных и вербально-зависимый от пола — 28%). Таким образом, у мужчин основные факторы способностей более автономны, чем у женщин, что сопоставимо с представлениями об аналитическом и синтетическом, дискретном и непрерывном в мышлении (Налимов В.В., 1979).

Обнаружены и различия в последствиях повреждения мозга, что стало связываться с различным распределением функций в мужском и женском мозге. Так, у мужчин поражение левого полушария вызывало афазию в три раза чаще, чем у женщин, и приводило к гораздо большему ухудшению вербальных способностей, оп­ределяемых по шкале Векслера (МсС1опе X, 1978). В целом, повреждение одного моз­гового полушария иногда вызывает у женщин менее выраженные последствия, чем сравнимая травма у мужчин, что косвенно опять же подтверждает вывод о менее выра­женной полушарной асимметрии женского мозга.

Существуют и другие мнения о характере полового диморфизма мозга. Так, в ре­зультате изучения повреждений лобной части мозга было показано, что афазия разви­вается у женщин чаще, чем у мужчин. Поскольку локальные повреждения полушарий и у мужчин, и у женщин чаще возникают в задних, а не в передних отделах мозга, бы­ло высказано предположение, что речевые функции страдают у женщин реже не пото­му, что у них сильнее выражена их двусторонняя организация, а из-за того, что реже подвергается повреждениям критическая в этом плане зона мозга (Кимура Д., 1992). Другие эксперименты также свидетельствовали в пользу того, что женщины обнару­живают бо'лыпую выраженность нарушений при повреждении передних, нежели зад­них отделов правого полушария.

В целом, данные о половом диморфизме в организации и функциях полушарных корковых структур мозга в норме скудны и противоречивы, при этом ясно, что разли­чия в полушарной асимметрии между мужчинами и женщинами имеют достаточно гон­кий характер

Так, в частности, сведения об относительно больших размерах задней части мо­золистого тела у женщин (с1е 1асо$1е-1Лат$т§ М-С, НоПо^ау К1., 1982), которые, впрочем, подтверждаются не во всех исследованиях (Зиррпап Т. е1 а1., 1996), могут ука­зывать на то, что при решении тех или иных задач женщины используют оба полуша­рия в большей степени чем мужчины, что могло бы объяснить относительно меньшую выраженность у них как “лево-”, так и “правополушарных” нарушений при локальных лагерализованных поражениях головного мозга и сравнительно большую билатераль- ность в организации функционирования их мозга (МсС1опе 19⁷7, 1980, Вгуёеп М Р., 1982; и др.).

Кроме этого, различия в церебральной организации между мужчинами и женщи­нами неодинаковы в разных областях мозга, т.е. имеет место половой нейрональный мозаицизм — пеига1 зехиа1 тозшазт (Ш1е$оп 5.Р., 1991). Отсюда вытекает то, что эти различия могут быть обусловлены и связанными с полом особенностями функциони­рования разных, и прежде всего передних и задних, регионов. Так, показано, что у мужчин значительно чаще встречаются выраженные афазии и апраксии при пораже­нии задних, а у женщин, наоборот, — передних отделов левого полушария (Клшига Э., НагеЬтап К.А, 1984). Если исходить из того, чго относительно большее нарушение функций должно наблюдаться при локальном левополушарном повреждении в боль­шей степени левополушарно-латерализованной мозговой системы (так как возможно­стей для функциональной компенсации дефекта за счет структур сохранного контра­латерального правого полушария в такой системе существенно меньше), то данные факты могут свидетельствовать об относительно большей латерализованности у муж­чин задних (височно-теменных), а у женщин — передних (лобно-центральных) кор­ковых систем регуляции речи и произвольных действий.

Соответственно можно предположить сравнительно бо'лыпую развитость в обо­их полушариях (и меньшую латерализованность) у мужчин лобно-центральных (свя­занных преимущественно с корковым уровнем регуляции моторно-двигательных про­цессов), а у женщин — височно-теменных нейрональных систем (отвечающих в основ­ном за когнитивный анализ сенсорной информации). Последнее, по всей видимости, соотносится как с упоминавшимися выше сведениями о большей развитости у женщин именно задней части мозолистого тела (с1е ЬасозГе-Штзт^ М.-С., Но11ошу К1., 1982 и др.), так и с данными о меньшей анатомической асимметрии у женщин в заднем ви­сочном регионе коры головного мозга 0№ас1а ^А. е1 а1., 1975). В пользу данного пред­положения говорит и характер тех заданий, которые лучше выполняют мужчины или женщины (Кимура Д., 1992). Так, в частности, мужчины лучше выполняют задачи, тре­бующие умственных манипуляций с предметами, математических рассуждений или не­которых точных двигательных навыков, т.е. способностей, тесно связанных с деятель­ностью как лево-, так и правополушарных лобно-центральных областей, женщины же обычно превосходят мужчин в быстроте визуальной идентификации сходных предме­тов, в арифметическом счете и запоминании ориентиров местности, т.е в том, что преимущественно связано с функционированием височно-теменных зон и левого, и правого полушарий головного мозга (Хомская Е.Д, 1987).

Следуя этой же логике в отношении полового диморфизма в организации лим­бико-кортикальных систем, регулирующих эмоциональные и мотивационные процес­сы, можно предположить, что половые различия в строении и функциях этих систем связаны с неодинаковой развитостью в обоих полушариях (и различной степенью ла- терализованности) у мужчин и женщин височно-теменных и лобно-центральных (со­ответственно “эмоциональных” и “мотивационных”) компонентов данных систем

Так, предполагается, что в норме у женщин менее латерализованы и более раз­виты в обоих полушариях височно-теменные лимбико-кортикальные системы, анали­зирующие и оценивающие сенсорные эмоционально-ассоциированные (и положи­тельные, и отрицательные) стимулы Причем вследствии того, что эти нейрональные системы более интенсивно развиваются в период раннего онтогенеза, они, по всей ви­димости, и более уязвимы при действии различных факторов, нарушающих процессы формирования структур головного мозга в этот период жизнедеятельности.

У мужчин же, возможно, менее латерализованы и более развиты в обоих полу­шариях лобно-центральные лимбико-кортикальные системы, определяющие собст­венно “мотивационные” процессы организации поведения (ориентированного и на “достижение”, и на “избегание”). Эти лобно-центральные нейрональные системы у мужчин являются, вероятно, и более уязвимыми в период раннего онтогенеза, что дол­жно проявляться в большей выраженности у лиц мужского пола дизонтогенетических нарушений данных систем, в частности, в виде формирования аномальных паттернов полушарной асимметрии в рассматриваемых областях головного мозга.

В пользу этой гипотезы говорит ряд хорошо известных фактов, касающихся по­лового диморфизма эмоциональных, мотивационных и личностных харак­теристик и нарушений у человека. Так, во-первых, женщины на психологическом уровне обычно более эмоциональны и более ситуационно- и социально-детермини- ррваны в своем поведении, в то время как мужчины, напротив, менее эмоционально чувствительны и экспрессивны и более “самостоятельны” и активны в выборе и реали­зации индивидуальных форм своего поведения, что сопровождается и различной ие­рархией ценностей у женщин и мужчин в отношении “чувства” и “дела” и пр. (Еузепск Щ., 1976; Кон И.С, 1989; Русалов В.М., 1993; Рет§о1с1 А., 1994). И, во-вторых, у женщин существенно чаще встречаются различные дизонтогенетически обусловленные нару­шения в аффективной сфере, в частности, биполярные расстройства (Ротштейн В.Г и др., 1997), в то время как расстройства влечений, в том числе и сексуального, отмеча­ются в основном у мужчин.

Половой диморфизм парафилий, заключающийся в подавляющем преобла­дании их у мужчин, является одним из бесспорных фактов. Хотя указания на случаи де­виантного сексуального поведения у женщин и имеются (Снег Р.Е., С1агк М., Зюпег 5.В., 1993; О’Соппег А.А., 1987; 1тшс М., 1994), они остаются казуистичными. Предлагае­мые же объяснения данного факта — например, выведение его из различий интрапси- хических механизмов регуляции самооценки, которая якобы заключается в фокусиро­вании конфликтующих влечений у женщин на репродуктивных аспектах, а не на сек­суальности, как у мужчин (Вехег К.М , 1995) — констатируют хотя и вероятные, одна­ко, вряд ли фундаментальные патогенетические элементы.

Известно, что итогом процесса дифференциации мозга является разная для муж­ского и женского пола чувствительность ЦНС к гормональным влияниям и разная ре­акция на эти влияния, т.е. феминизация или маскулинизация мозга, формирование ней­роэндокринной предрасположенности к полоспецифическому поведению (Резников

А.Г., 1982). Гормоны, проявляя индуктивные свойства, активизируют генетические ме­ханизмы, ответственные за морфологическую дифференциацию органов и тканей. Процесс дифференцировки, таким образом, сказывается на соматоморфологических особенностях, характеристиках функционирования головного мозга, разной степени интроцепции социальных воздействий и возможностей формирования конвенцио­нальных форм сексуального поведения. С нарушением функциональной активности в основном гипоталамо-гипофизарно-гонадной системы, нередко конституционально обусловленным, связаны и различные варианты дизонтогенеза сексуального развития, являющиеся основной базой для формирования патологических сексуальных влече­ний. Помимо патогенетического значения некоторых гормональных систем, важную роль играют и иные системы организма. Так, обнаружена корреляция между сексуаль­ной активностью и уровнем катехоламинов в ЦНС (Ки1а К., 1986). Результаты биохи­мических исследований указывают на существование связи между динамическим рав­новесием стимулирующих или тормозящих сексуальную активность нейротрансмитте­ров и нейромодуляторов и самой этой активностью. Например, мозговой дофамин и серотонин снижают сексуальную активность (Сезза 01., Ра^КеШ Е., 1978). Фармаколо­гическое понижение мозгового серотонина может усилить агрессивное поведение, а его повышение — снижает и активирует защитные тенденции (Вальдман А., Пошива- лов В.П., 1984).

Известно также, что серотонинэргические структуры уменьшают экспрессив­ность поведенческих реакций. Так, антагонисты серотонина увеличивают продолжи­тельность агрессивного поведения и уменьшают латентный период, тогда как его предшественники (Л-триптофан) оказывают противоположный эффект. В свете этих данных была, например, выдвинута гипотеза, согласно которой холинэргическое раз­витие агрессивной реакции на диэнцефально-лимбическом уровне зависит от актив­ности серотонинэргических структур фириу С.,1992).

Таким образом, современные данные позволяют конкретизировать возможные биологические детерминанты, причем не только пренатального, но и всех последую­щих этапов пост натального развития и его нарушений, приводящих в том числе к ано­мальным формам поведения. Эти же данные закладывают основу биологических иссле­дований парафилий и последующих интерпретаций получаемых результатов.

В.А.Геодакян (1993), анализируя связь полового диморфизма с функциональной асимметрией мозга, относит эволюционно молодые функции к левому полушарию, а более старые — к правому. Поэтому, учитывая повторение онтогенезом филогенеза, степень левополушарности с возрастом должна нарастать, причем у женщин наблюда­ется возрастное запаздывание признака. С учетом этой концепции недостаточная вы­раженность полового диморфизма может отражать дисгармоничность функциониро­вания различных мозговых структур (в том числе относящихся к регуляции полового поведения) вследствие асинхронии развития в онтогенезе.

А.Г.Резников (1982) выделил три фактора, деструктивно влияющих на механиз­мы половой дифференцировки мозга: роль стероидов, десенсибилизация нейронов к действиям эстрогенов и стресс как пусковой механизм. Данные о неблагоприятных стрессорных воздействиях на половую дифференцировку плода приводит Ь.ЕШз (1988). 1.Уа1ош е1 а1, (1973) обнаружили, что экзогенное воздействие на плод женскими половыми гормонами приводит к меньшей маскулинизации и меньшей гетеросексу­альности у мальчиков. Систематизировав имеющиеся данные, Д.Н.Исаев и В.Е.Каган (1988) выделили следующие патогенные для половой дифференциации мозга факторы: инсектициды и резерпин, стероидная терапия, в том числе тестостерон и глюкокорти- коиды, стрессы (феминизация мужского плода) и стильбэстрол (преждевременное по­ловое развитие, агрессивность).

Примечательно, что различия в функциональной организации церебральной де­ятельности, совместно с социальным научением, определяющие ход процесса иденти­фикации, одновременно сказываются на половом диморфизме психических ано­малий. У мужчин более уязвимо доминантное полушарие мозга и чаще встречаются психические нарушения, зависимые от поражения этого полушария, более свойствен­ным мужской нервной организации считается аутизм. Показано преобладание среди олигофренов лиц мужского пола, тем более выраженное, чем меньше степень интел­лектуальной недостаточности (Корнев А.Н., 1986; Поппе Г.К., 1986). Такая подвержен­ность мальчиков резидуально-органическим поражениям ЦНС, преимущественно вы­ряженная в клинических группах с относительно мягким повреждением головного фзга, свидетельствует о большей чувствительности мозга мальчиков к патогенным футорам. В случаях грубых повреждающих воздействий разница в толерантности мужского и женского мозга нивелируется. При этом психическое недоразвитие маль­чиков сопровождается чаще задержкой полового развития и недостаточной развито­стью половой идентификации. В отличие от мальчиков девочкам более свойственны гиперсоциальные и тревожные черты личности (Ефимов Ю.А., 1986).

Правое полушарие уже в эмбриогенезе более уязвимо, чем левое (Чуприков А.П. и др., 1976). Если учесть более высокую уязвимость мужского пола вообще, более позд­нюю специализацию правого полушария у девочек, то можно заключить, что преобла­дание у мальчиков минимальных мозговых дисфункций, гиперкинетического поведе­ния, психомоторной нестабильности связано с половым диморфизмом (Исаев Д.Н., Ка­ган В.Е., 1986) Считается, что у мужчин более уязвимо доминирующее полушарие, ча­ще встречаются психические нарушения, зависимые от его поражения — такие, как, например, аутизм; у женщин, как известно, чаще развиваются аффективные расстрой­ства. Исследования нарушений психических функций у мужчин и женщин при одной и той же локализации очага поражения позволяют предположить существование опре­деленных различий не только в межполушарной, но и во внутриполушарной органи­зации функций.

При этом в результате нарушенного или атипичного цереброгенеза в сочетании с диффузностыо и разобщенностью полушарий могут иметь ряд особенностей, в част­ности, связанных со специфическим изменением реципрокного взаимодействия моз­говых гемисфер, при котором ослабевает ингибирующее влияние левого полушария на правое, характерное для “правшеской нормы” (СогЬаШз М., 1979;

Семенович А.В., 1991).

Несомненно, что эти различия связаны с различиями в сексуальных реак­циях и половом поведении. По крайней мере, у лиц с инверсией психосексуальной ориентации выявляются особенности организации мозга, свидетельствующие в пер­вую очередь о нарушении процессов маскулинизации и дефеминизации. Так, обнару­жилось, что мужчины-гомосексуалисты хуже справляются с некоторыми пространст­венными заданиями, чем гетеросексуалы. Показатели гомосексуально ориентирован­ных лиц в тестах на прицеливание ниже, чем у гетеросексуальных, одновременно го­мосексуалисты превосходят гетеросексуальных лиц быстротою соображения в тесте, требующем перечисления предметов определенного цвета (Кимура Д., 1992).

В.В.Беляева и А.В.Семенович (1992) описали у гомосексуальных лиц недостаточность двигательных и тактильных функций левой руки, сужение объема восприятия и ухуд­шение выполнения заданий, связанных с отрицательными эмоциями, анозогнозию, что

привело их к предположению о наличии дисфункции, близкой по клинической карти ­не к дефициту правого полушария.

Нейрофизиологическая концепция Р. Р1ог-Непгу (1987), касающаяся роли полу/ тарных отношений в организации и регуляции сексуального поведения (в том чиаге и аномального), исходит из того, что полушарные нейрональные структуры непосред­ственно и достаточно жестко связаны с организацией тех или иных паттернов сексу­альной активности. В этой концепции предполагается, что в левом полушарии фьрми- руются вербально-идеаторные схемы сексуального поведения, которые затем переда­ются в правое полушарие, где эти схемы преобразуются в соответствующие мотор­но-двигательные паттерны сексуальной активности При этом возникновение ано­мальных форм сексуального поведения рассматривается как следствие дефицитарно- сти нейрофизиологических процессов формирования в левом полушарии “нормаль­ных” вербально-идеаторных схем сексуальной активности либо как нарушение пере­дачи этих “моделей” в правое полушарие или как недостаточность правополушарных нейрофизиологических механизмов, воплощающих эти схемы в конкретные “сексу­альные” действия.

Однако связь именно левого полушария с формированием “схем” сексуальной активности, как и то, что эти схемы обязательно должны быть “вербально-идеаторны- ми”, может вызывать сомнение и противоречит данным многочисленных исследова­ний механизмов сексуального поведения животных и человека, указывающих на то, что формирование паттернов сексуальной активности (“конкретно-чувственных” по своей природе) обусловлено прежде всего деятельностью подкорковых и лимбичес­ких структур головного мозга (и преимущественно право-, а не левополушарных). Кроме этого, в концепции Р.Р1ог-Непгу (1987) полушарные механизмы сексуального поведения фактически рассматриваются изолированно, в отрыве от анализа огромно­го массива данных, указывающих на связь полушарных отношений с общими процес­сами регуляции эмоций и “мотивированного” поведения (разновидностью которых и являются “сексуальные” эмоциональные реакции и сексуальное поведение).

Можно ожидать, что экспрессивное выражение сексуального возбуждения и ор­газмическая реакция как особые (во многом непроизвольные) формы эмоциональной экспрессии должны быть связаны в большей степени с активацией правого полуша­рия. И это находит свое подтверждение. Так, при оргазмической эпилепсии в подавля­ющем числе случаев очаг находится в правом полушарии (Р1ог-Непгу Р., 1983). При ор­газме наблюдаются выраженные изменения ЭЭГ также преимущественно в правой па­риетальной области (СоЬеп НБ. е1 а1., 1976) Эта же область гиперактивирована и при эротической стимуляции и переживании сексуального возбуждения (Тискег Э.М., Эа^зоп 51., 1984).

К тому же, левое полушарие могло бы быть связано преимущественно с интери- оризацией и реализацией “нормальных” социальных стереотипов сексуального пове­дения, а правое полушарие — с усвоением и организацией “индивидуальных” (особых)

форм и способов сексуальной активности, могущих в ряде случаев становиться и ‘ ано ^альными”. Следовательно, вполне логично ожидать в таком случае у лиц с отклоне- ншши от социальных стереотипов сексуального поведения (с сексуальными девиаци­ями^ гиперактивации правого и/или гипоактивации левого полушария. В отношении гипоактивации левого полушария это нашло свое подтверждение в ЭЭГ-исследовани- ях лиц с эксгибиционизмом и педофилией, проведенных Р. Р1ог-Непгу с соавт. (1988, 1991). Вопрос о существовании правополушарной гиперактивации у лиц с аномальным сексуальным поведением оставался до последнего времени неясным, хотя в литерату­ре имелись свидетельства наличия структурных нарушений в правом полушарии у се­ксуальных садистов (Ьап§еУ1п К. ег а1., 1988; Ейтег К. ег а1., 1996).

Можно также предположить, что анализ эмоционально-положительных ассоци­ативных “сексуальных” и “социальных” образов должен осуществляться в большей сте­пени в левом полушарии, а анализ аналогичных отрицательных ассоциативных обра­зов — в правом. Поэтому указанное выше изменение полушарных отношений в сторо­ну сравнительно большей правополушарной активированности у лиц с парафилиями и должно сопровождаться аффективными расстройствами субдепрессивного характе­ра, дисфориями и т.п. Эю согласуется с приводившимися данными о коморбидности парафилий с дистимическими, дисфорическими и генерализованными тревожными расстройствами, что подтверждается и другими исследованиями (Со1ешап Е., 1992).

Одновременно “мот ивационные” процессы организации “достижения” положи­тельных, в том числе и сексуально-ассоциированных, ощущений доминируют в левом полушарии, а процессы организации “избегания” неприятных социальных и сексуаль­ных ощущений — в правом.

Компьютеризированное ЭЭГ-обследование лиц с аномальным сексуальным по­ведением (Иващенко О.И., Ткаченко А.А., Елисеев А.В., Петина Т.В., 1995,1997; Елисе­ев А В., Ткаченко А.А, Петина Т.В, Куниковский Ю.Е., 1997), направленное на анализ межполушарной когерентности (МКОГ) и логарифма абсолютной спектральной мощ­ности (ЛАСМ), у лиц с парафилиями выявило ряд характерных зональных и полушар­ных особенностей ЭЭГ.

Так, если сниженный (по сравнению с нормой) уровень межполушарной коге­рентности наблюдался у обеих клинических групп (у парафиликов — преимуществен­но в лобных и центральных зонах, а у лиц без парафилий, совершивших сексуальные деликт ы, — больше в затылочных областях), то достоверное повышение межполушар­ной когерентности в задневисочных и париетальных областях неокортекса при раз­личных функциональных состояниях во всех ЭЭГ-диапазонах отмечалось только у лиц с парафилиями. Учитывая, что для подкорковых структур таламо-лимбико-ретикуляр- ного комплекса характерны преимущественно билатерально-синхронные влияния на кору головного мозга, с определенной степенью уверенности можно рассматривать увеличение показателя межполушарной когерентности в височных и париетальных областях в контексте изменения не только корково-корковых, но и корково-подкор-

ковых отношений. Соответственно можно говорить о снижении у лиц с парафилиями/ степени относительной автономности деятельности височных (и париетальных) кор­ковых нейронных систем разных полушарий (Апёегееп Р., Апёегзоп 5.А., 1968; Ливанов М.Н., 1972; Ьорез с!а 5Иуа Р.Н. ег а!., 1973; Дубикайтис В.В., 1975; Свидерская Н.Е., 1987; Зенков Л.Р., Ронкин М.А., 1991).

Поскольку с феноменологической точки зрения когерентность ритмической ак­тивности отражает степень симметрии-асимметрии биоэлектрических процессов, то увеличение межполушарной когерентности у лиц с парафилиями формально соответ­ствует снижению степени полушарной асимметрии. Таким образом, Полученные дан­ные позволяют предположить снижение у лиц с парафилиями степени функциональ­ной полушарной латерализации, характерной для организации мужского мозга, и фор­мирование более симметричного полушарного паттерна, характер­ного для женского мозга в отношении как когерентных свойств ЭЭГ (Веапшош ].С, Мауез А К, МБ, 1978), так и особенностей психологических функций в целом.

У лиц с парафилиями также имелся характерный зональный паттерн распреде­ления ЛАСМ в коре головного мозга во всех ЭЭГ-диапазонах в различных функцио­нальных состояниях, т.е. ЛАСМ у лиц с парафилиями был сравнительно меньше в лоб­но-центральных и больше в височных регионах неокортекса. Данное повышение вре­менной синхронизации ЭЭГ-ритмики в височных регионах хорошо согласуется с уве­личением в этой же области пространственной (межполушарной) синхронизации Указанное снижение спектральной мощности в лобно-центральных областях неокор­текса может быть обусловлено повышением десинхронизирующих (гиперактивацион- ных) влияний, а повышение спектральной мощности в височных областях — усилени­ем, напротив, гипоактивационных (синхронизирующих) влияний в этих регионах ко­ры головного мозга (ВеаитоШ} С., 1983; Оауккоп К.]., 1988).

Кроме этого, ЛАСМ в тета-диапазоне при зрительно-пространственном задании у лиц с парафилиями оказался достоверно меньше в правом полушарии как по отно­шению к норме в центральной и париетальной областях, так и относительно лиц без парафилий в центральной и лобной областях. В свою очередь, данный асимметрично повышенный уровень временной десинхронизации ЭЭГ-ритмики в тета-диапазоне в правом полушарии при зрительно-пространственном задании может быть интерпре­тирован (ВеаитоШ , 1983; Эауккоп К.]., 1988; Ъе То№о1 В. ег а1., 1990; №Ьее1ег К.Е. е1 а1., 1993) как отражающий относительное повышение у лиц с парафилиями активаци­онных влияний в лобно-центральных областях правого полушария.

Было проведено и сопоставление изменений в ЭЭГ у лиц с аномальным сексуаль­ным поведением с нейропсихологическими синдромами, встречающимися у данной категории испытуемых. Для этого были выделены и сопоставлены между собой и с группой нормы по ЭЭГ-характеристикам две клинические группы: лица с нейропсихо- логическим синдромом, отражающим нарушение когнитивных функций правого полу-

шария, и лица с синдромом, отражающим нарушение когнитивных функций и левого, и правого полушарий с нарушением межполушарных взаимосвязей. Было выявлено, ^то только для первой (“правополушарной”) группы был характерен паттерн, наблю­даемый у лиц с парафилиями, т.е достоверное повышение межполушарной когерент­ности в задневисочных областях и снижение спектральной мощности ЭЭГ-ритмики в правом полушарии. Таким образом, подтверждается преимущественно право­полушарная локализация дисфункциональных ЭЭГ-сдвигов в голов­ном мозге при парафилиях как в отношении спектральной мощности, так и в отношении межполушарной когерентности. Это также дает основание предполагать, что в изменении корково-подкорковых отношений в височной области наибольшее значение играют корковые правополушарные нейрональные механизмы.

Как установлено при ЭЭГ-исследованиях лиц с задержкой соматосексуального развития (Ка15ег СгигеНег X, 1996), у них отмечается достоверно повышенный уро­вень когерентности ЭЭГ, что объясняется сниженным содержанием синапсов в коре вследствие более продолжительной их элиминации в процессе полового созревания (НикеЫосЬег Р.К. е1 а!.. 1982; 5аи§51ас1 Ь., 1994). Кроме этого, показано, что у мужчин с задержкой пубертата значимо более выражен шизотипический синдром “Избегания” (“ШЬс1гаод1^п), который, в свою очередь, тесно связан с относительно большей актива­цией правого полушария (СгигеНег ^Н., Ка1зегX, 1996). Таким образом, есть определен­ные основания связывать формирование наблюдаемого у лиц с парафилиями паттерна ЭЭГ (т.е. повышение межполушарной когерентности и правополушарной гиперакти­вации) с дизонтогенетическими механизмами задержки у них соматосексуального раз­вития, которые, в свою очередь, этиологически могут быть обусловлены ранним рези­дуальным органическим поражением головного мозга.

В пользу предположения о связи наблюдаемого нейрофизиологического паттер­на с нарушением сексуального онтогенеза у мужчин говорит и то, что, как установле­но, доминирование “правополушарных” функций характерно и для феминизирован­ных мужчин (Кимура Д., 1992; СгигеНег ] Н., 1994). Интересно, что у маскулинизиро­ванных женщин, согласно данным тех же исследований, наблюдается, наоборот, лево­полушарное доминирование, в то время как у “нормальных” мужчин и женщин суще­ственной полушарной асимметрии не отмечается Это может быть объяснено тем, что в норме развитие полушарий, по всей видимости, носит гармоничный и сбалансиро­ванный характер, а возникновение выраженной полушарной асимметрии может яв­ляться следствием гормонально-зависимых отклонений в развитии мозговых полу­шарных структур на ранних стадиях онтогенеза. Причем, возможно, что вследствие половых различий в нейроэндокринной регуляции одни и те же дизонтогенетические факторы (приводящие к расстройству в формировании и соответствующих мужских или женских половых признаков и характеристик) могут, вероятно, по-разному вли­ять на полушария головного мозга у мужчин и женщин. Так, у мужчин эти факторы мо­гут вызывать торможение роста нейрональных структур левого полушария и компен- саторко большее развитие правого полушария (“тестостероновая гипотеза” — Се5с!ш1пс1 И., Са1аЬигс1а А.М., 1985), а у женщин, напротив, — большее торможение ро­ста правого полушария и развитие “левополушарной” доминантности.

Идея полового диморфизма была угадана З.Фрейдом и первоначально получила развитие в концепции врожденной бисексуальности, которая постулирует ее в качест­ве одного из главенствующих факторов, от которого зависит формирование не толь­ко нормальных, но и перверсных форм сексуальности. Бисекуальность при этом явля­ется не только одной из составляющих, но и определяющих врожденные (конституци­ональные) особенности личности. Кроме того, он считал, что при неполноценности защитных реакций (например, реакции вытеснения) эти же конституциональные при­знаки могут проявляться и как симптомы какого-либо заболевания (“невроз как нега- тлв перверзии*’) Бисексуальная природа человека отражается на всех этапах онтоге­неза, в каждом из которых сочетаются амбивалентные пассивные и активные тенден­ции. В значительной степени идеи о бисексуальности в последующем преобразова­лись, представая в современной традиции в рамках понятия многомерной половой идентичности.

В настоящее время половая идентичность рассматривается как аспект полового сознания, представленный многоуровневой системой соотнесения личности с телес­ными, психофизиологическими, психологическими и социокультурными значениями маскулинности и фемининности как независимых измерений (Каган В.Е., 1991). При этом персональная идентичность интегрирует базовую идентичность (соотнесение личности с восходящими к филогенетическим половым различиям альтернативными продет? влениями о маскулинности-фемининности) и ролевую идентичность (соотне­сение поведения и переживаний личности с существующими в данной культуре и в данное время полоролевыми стереотипами) Сам процесс идентификации является не- ирекращающимся и основанным на стабильности базовой идентичности на ролевом и персональном уровнях.

Согласно принятой сегодня точке зрения, первичная половая идентичность формируется уже на втором году жизни, после чего идет интенсивный процесс освое­ния половых ролей, и к 5-6 годам ребенок формирует половую идентичность как представление о постоянстве, неизменности, необратимости своего пола (Каган В.Е., 1991). Половая идентичность в первую очередь связана с биологическими и психофи­зиологическими детерминантами, асимметрия которых первоначально сказывается на различиях в строении мозга.

В целом бипотенциальность психики выражается в том, что при использовании обеих стратегий у мальчиков на первом плане — тенденции автономизации функций, а у девочек — их интеграции. Причем нейропсихологические эксперименты выявля­ют достоверные зависимости пространственного оперирования в зависимости не только от пола, но и от половой идентичности.

Учитывая это, можно было предположить, что у мужчин с сексуальными девиа- \^иями более выраженные расстройства половой идентичности сочетаются с бо^ее грубыми нарушениями корково-подкорковых и полушарных отношений.

Для проверки данного предположения было проведено исследование испытуе­мых с парафилиями, которые на основании результатов сексологического обследова­ния и шкалирования были разделены на две группы. Перьую клиническую группу со­ставили лица без выраженных искажений половой идентичности. В эту группу были включены испытуемые, набравшие до 19 баллов по Шкале оценки половой идентично­сти, которая была разработана в лаборатории судебной сексологии. Во вторую груп­пу вошли лица с выраженными искажениями половой идентичности.

Было обнаружено, что у лиц без нарушений идентичности, по сравнению с нор­мой, достоверное повышение межполушарной когерентности в задневисочных и па­риетальных областях неокортекса отмечалось в тета- и альфа-диапазонах ЭЭГ при ак­тивном бодрствовании с открытыми глазами. У лиц с выраженными нарушениями идентичности, по сравнению с нормой, статистически значимое повышение МКОГ в височных и париетальных зонах коры головного мозга количественно было более вы­ражено и наблюдалось во всех ЭЭГ-диапазонах не только при открытых глазах, но и при других функциональных состояниях.

При анализе сдвигов в полушарной асимметрии (по ЛАСМ) было обнаружено, что клиническая группа без нарушений идентичности достоверно не отличалась от нормы, в то время как у лиц с выраженными нарушениями половой идентичности кар­тина была совершенно другой. У них отмечалось статистически значимое генерализо­ванное (сочетание факторов “группа * полушарие”) изменение полушарных отноше­ний во всех ЭЭГ-диапазонах при различных функциональных состояниях (прежде все­го, при закрытых и открытых глазах). Спектральная мощность ЭЭГ у лиц с нарушени­ями идентичноси по сравнению с нормой была ниже в правом и/или выше в левом по­лушарии. Причем, в бета-1-диапазоне ЛАСМ у них был достоверно выше в левом по­лушарии не только относительно нормы, но и относительно лиц без выраженных на­рушений идентичности.

Таким образом, можно констатировать, что существенное изменение корково-подкорковых и полушарных отношений отмечается пре­жде всего у тех мужчин с парафилиями, у которых имеются выра­женные нарушения половой идентичности. Этот факт, принимая во вни­мание тесную связь расстройств половой идентичности с психосексуальным дизонто- генезом, подтверждает значимость структурно-функциональных нарушений в мозге на ранних стадиях онтогенеза для формирования описанных паттернов патофизиоло­гических сдвигов у лиц с сексуальными девиациями.

Раннее органическое поражение головного мозга, приводящее к формированию дизонтогенетических нарушений, может (при наличии определенной генетической предрасположенности) затрагивать не только корковые, но и подкорковые нейро­нальные структуры. Представляется, что в патофизиологических механизмах таких нарушений на подкорковом уровне могли бы иметь существенное значение дисфунк­циональные изменения нейрохимических регуляторных систем.

При изучении индоламинового обмена у лиц с расстройствами половой иден­тичности выявляется дисбаланс с разнонаправленностыо тенденций (Коган Б.М., Дро­здов А.З., Ткаченко А.А. с соавт., 1997). Поскольку обмен серотонина обеспечивает синхронность работы систем мозга и формирование поведенческих и эмоциональных проявлений, в частности, пищевого, полового и исследовательского поведения, веро­ятность изменения именно этих форм возрастает. Есть данные (Годфруа Ж., 1992) о том, что и при аутистических состояниях содержание серотонина в,головном мозге повышено Во всяком случае, можно говорить о важной роли этого вида обмена для возникновения аномального сексуального поведения.

Обмен катехоламинов у лиц с расстройствами половой идентичности активиро­ван, причем степень этой активации пропорциональна выраженности этих рас­стройств. Поскольку катехоламины имеют прямое отношение к регуляции половой дифференцировки мозга, переключению развития с фемининного на маскулинный путь, синтезу половых гормонов, т е становлению сексуальности в общем, выявляе­мая активация представляется компенсаторной

Предполагаемая взаимосвязь между уровнем обмена катехоламинов и клиничес­кой картиной (снижение при расстройствах поведения и увеличение при депрессиях, тревоге и т.п —т.е. при субъективных переживаниях) может расцениваться как веро­ятный механизм саморегуляции, когда осуществление аномального сексуального по­веденческого акта способно нормализовать самочувствие. Наличие подобных измене­ний катехоламинов при патологическом пристрастии к азартным карточным играм и пиромании, которые относятся к видам аддикции, заставляют задуматься об их общих механизмах.

Нарушения невербальной коммуникации, выявленные у де!ей с аутизмом, поз­волили В.Е.Кагану (1981) считать одним из ведущих патогенетических звеньев в гене- зе аутизма гипоактивацию правого полушария. Имеются данные о том, что “смешанная рукость” связана с низкими показателями физического развития и аутизмом у детей (Тза! Ь.,1983).

Роль функциональной асимметрии мозга в генезе расстройств половой идентич­ности подтверждается полученными при нейропсихологическом исследовании данны­ми о корреляции между их выраженностью и степенью нарушения межполушарного взаимодействия (Батамиров И.И., Введенский Г.Е., Ткаченко А.А., 1997)

Приведенные нейрофизиологические и нейропсихологические исследования группы лиц с аномальным сексуальным поведением без расстройств влечений показа­ли, что у них нельзя выделить преобладания активации или дефицита функций ка­кой-либо латерализации, в то время как результаты изучения лиц с парафилиями ука­зывают на гиперактивацию у них правого полушария в сочетании с дефицитарностыо его функций, что подтверждает и анализ феноменологии парафилий. Так может быть лишь в том случае, когда активируется уже дефектное полушарие.

В этом же ряду находится и факт более частой встречаемости леворуких среди лиц с нарушением сексуальной ориентации, а также вообще среди пациентов с аддик- тивными формами поведения, что лишний раз подчеркивает значение нарушений межполушарного баланса. Известно, что левшество и смешанный профиль асиммет­рии, выступающие в роли суборганических дизонтогенетических условий, предопре­деляют дизонтогенез психический.

Так или иначе, в настоящее время достаточно много фактов, говорящих о том, что у женщин мозг организован иначе, возможно, более симметрично, чем у мужчин, причем в течение всего развития организма эту дифференциацию направляют поло­вые гормоны. Эти же данные позволяют, например, В.Е.Кагану (1991) назвать наивны­ми представления о “левополушарности” мальчиков и “правополушарности” девочек и обосновать вывод о различающихся у них механизмах взаимодействия, парного функ­ционирования полушарий, которые участвуют и в формировании половой идентично­сти. Таким образом, особенности функциональной асимметрии мозга нахо­дят свое отражение в становлении идентичности и самосознания в целом.

В последних исследованиях появляется все больше данных за то, что биологиче­ские предиспозиции к усвоению половых ролей не стоит недооценивать. М.Э.ЬетЬасЬ и ВЛ.РадоС (1986) установили, что дети в возрасте 17-42 мес. различают пол детей и взрослых на картинах без четких очевидных половых различий в разных ситуациях, даже оценивая не традиционно стереотипные стимулы, используют родовые прилага­тельные (Ра§ог В.1. е1 а1., 1997). Даже у взрослых сохраняется “когнитивная чувстви­тельность” к своему полу — М.А.2ага1е, Р.5апс1оуа1 (1995) обнаружили, что при опозна­нии пола лиц на фотографиях по профессиональной одежде или занятию во всех слу­чаях свой пол опознавался быстрее. Среди условий половой идентичности особое ме­сто занимают внутренние психические, связанные именно с нейрофизиологическими характеристиками индивида (в частности, функциональной асимметрией полушарий) и задающие определенные особенности познавательной и эмоциональ­ной переработки средовнх влияний и границы их восприятия.

Деятельность полушарий можно определить как аналитическую и абстракт­но-символическую на речевой и знаковой основе для левого полушария и синтетиче­ский конкретно-образный строй мышления на пространственно-временной основе для полушария правого (Казначеев В П., Чуприков А.П., 1976). Было показано, что об­работка информации в левом полушарии осуществляется преимущественно сукцес- сивно (последовательно), в правом — преимущественно симультанно (параллельно) (Белый Б.И., 1982). Предполагается, что правое полушарие ответственно за энергети­ческий потенциал личности и за вовлеченность субъекта в личностную проблематику (Николаенко Н.Н., Островская М.И., 1989). Правое полушарие отвечает за регуляцию внутренней среды, гомеостаза (Логинов А.А., 1979) и участвует в формировании адап­тивно-поведенческих способностей (Кееуез Ж, 1983).

В ряде работ показана роль межполушарных взаимоотношений в организации индивидуальных пространства и времени: предполагается, что правое полушарие свя­зано с прошлым и настоящим и левой частью пространства, левое — с будущим и на­стоящим и правой частью индивидуального пространства (Брагина Н.Н., Доброхотова Т.А., 1988). Существуют представления о том, что корковые отделы полушарий голов­ного мозга имеют тесные функциональные связи с различными образованиями сре­динных структур: правое полушарие — с диэнцефальным отделом, левое — с активи­рующими отделами ствола (Каменская В.М., Брагина Н.Н., Доброхотова Т.А., 1976).

Правое полушарие связано с оценкой “неприятного” и “ужасного”, левое — “приятного” и “смешного” (Сиг К., 1981), более точное “опознание” негативных слов правым полушарием отмечается преимущественно у мужчин (Сгашз К., ЬапсИз Т., Соос1§1а55 Н., 1981). На основе анализа клинических и экспериментальных данных Е.Д.Хомская и Н.Я.Батова (1992) высказывают предположение об особой роли правого полушария в восприятии и выражении эмоций в целостном эмоциональном реагирова­нии, о наличии некой первичной “эмоциональности” правого полушария, особого пра­востороннего эмоционального модуса переработки информации, отличного от более когнитивного левостороннего.

Правое полушарие доминантно при перцепции и когнитивном анализе отрица­тельной эмоционально-ассоциированной сенсорной информации. Это показано в от­ношении отрицательной эмоциональной мимики (5ге1а§ Е., Регзгеп Е., 1991; .1оЬп5еп

В.Н., Ни§с1аЫ К., 1993) и визуальных отрицательных эмоциональных стимулов (ШШп§ КозсЬшапп К., 1993). Соответственно, повреждение правого полушария больше на­рушает оценку отрицательной эмоциональной мимики (Мапс1а1 М.К. е[ а1., 1991). Акти­вация правого полушария усиливает отрицательную эмоциональную окраску голоса (ЗсЫГГ В.В., 1атоп М., 1994), а его инактивация сопровождается положительными эмо­циями (Ьее С.Р. е1 а1., 1993).

В то же время установлено, что левое полушарие, напротив, лучше оценивает положительную эмоциональную мимику (Вгузоп 5.Е. ег а1., 1991; МсОотеН С1. е1 а1, 1994) Кроме этого, левое полушарие более активировано при оценке положительной эмоциональной мимики (Сиг К.С. е1 а1., 1994), при восприятии приятных визуальных стимулов 0опе$ №А., Рох Ы.А., 1992), при индуцированных положительных эмоциях (КосЫ К. е1 а1., 1996). Соответственно, инактивация левого полушария сопровождается отрицательными эмоциями (Ьее С.Р. е1 а1., 1993; СЬпзйапзоп 5.А. е1 а1., 1993).

С этими же особенностями пытаются увязать и психологические различия, каса­ющиеся эмпатических способностей. Так, женщины и мужчины по-разному “прочиты­вают” выражение лица: женщины быстрее и точнее распознают радость и печаль на любых лицах, изображенных на фотографиях. У мужчин же не возникает проблем только с определением настроения представителей своего пола, тогда как женские эмоции им понятны далеко не всегда.

В рамках концепции функциональной асимметрии мозга было предложено оп­ределение самосознания как “отображения правого полушария левым”. С.О.]ип§ (1924) описывал две структуры “Я”: “Я"-архетип, представляющий стремление человека к це­лостности и единству и находящий свое выражение в различных символах, и “Я” — множество персонификаций, комплекс представлений личности о себе. В этом опре­делении выделение “Я”-архетипа в определенной мере предвосхитило понимание осо­бенности функционирования правого полушария — целостное восприятие себя и ми­ра, характерное для подсознания (“родовое” полушарие — В.А.Геодакян, 1993).

Т.Л.Бессонова (1986) выделяет структурные компоненты “Я”-концепции: “Я” ре­альное, “Я” идеальное и “Я” рефлексивное. Реальное “Я” основано на восприятии себя, памяти о себе и поэтому в рамках концепции функциональной асимметрии мозга пред­ставляется более очевидной его связь с правым полушарием. Идеальное “Я” отражает статус намерения, целеполагания, то есть функции левого полушария. Понятие рефле­ксивного “Я” является как бы результирующей взаимодействия первых двух и, по-ви­димому, должно основываться на взаимодействии полушарий. Существует также пред­положение, что правое полушарие — источник образов инфантильной и трансформи­рованной сексуальности (Иванов В.В., 1992).

Поэтому описанный В.Е.Каганом (1991) потенциально кризисный этап половой идентификации у мальчиков на 5-6 году жизни, когда негативизация эмоционального образа “Я” совпадает с негативизацией образа своего пола, с учетом того, что идеаль­ные образы (предположительно связанные с деятельностью левого полушария) игра­ют ведущую роль в обучении (передаче информации о должном и желательном), а ре­альные (предположительно зависящие от функционирования правого) — в научении (выработке практических установок поведения и отношений), вследствие их несовпа­дения, увеличивает вероятность развития у мальчиков когнитивного диссонанса (иска­жения рефлексивного “Я”, отражающего взаимодействие полушарий).

В целом же искажения межполушарного взаимодействия, как мы это видим, вле­кут за собой комплекс взаимосвязанных нарушений формирования идентичности и эмоциональности.